Horse Girl: самый реалистичный фильм о шизофрении
Когда зритель садится за просмотр Horse Girl (2020), он вряд ли догадывается, что это путешествие окажется столь глубоким, тревожным и болезненно личным. Фильм Джеффа Бэйна с Элисон Бри в главной роли - довольно смелая попытка передать то, что чувствует человек, чья реальность рушится, уступая место страхам, теориям заговора и размытым границам сознания. Это фильм о шизофрении, одиночестве, попытке разобраться в себе и неспособности окружающих понять происходящее.
Сара — тихая, неловкая девушка, живущая серой, застывшей жизнью. Ее дни состоят из работы в магазине товаров для рукоделия, общения с пластиковыми лошадками и редких попыток сблизиться с коллегами или соседями. Но постепенно в ее мире начинают происходить странные события: дежавю превращается в манию, ночи исчезают из памяти, а собственное прошлое начинает напоминать запутанный узор, в котором чужие лица кажутся слишком знакомыми. Сара убеждена, что она — не та, кем себя считает, а ее судьба связана с чем-то большим, возможно, даже с внеземными силами.
Одним из самых мощных приемов, используемых в Horse Girl, является постепенное размывание границы между тем, что Сара воспринимает как реальность, и тем, что может быть следствием ее расстройства. Фильм не использует привычные маркеры, которые могли бы четко сказать зрителю: «Вот здесь начинается бред, а вот здесь реальность». Вместо этого режиссер Джефф Бэйна вводит зрителя в состояние неуверенности, используя монтаж, цветовую палитру и операторскую работу как инструменты иммерсивного повествования.
В начале фильма мир Сары представлен в естественных, приглушенных тонах, в которых доминируют мягкие пастельные оттенки. Камера фиксирует её жизнь в статичных, ровных кадрах, подчеркивая однообразие и монотонность ее существования. Но по мере нарастания её паранойи изображение начинает меняться: цвета становятся более насыщенными, сцены — резкими, а переходы между ними теряют привычную логичность. Повествование становится нелинейным, а флэшбеки и «вторжения» воспоминаний в настоящее смешиваются так, что зритель теряет способность различать, что из этого было на самом деле.
Операторская работа тоже играет важную роль: в моменты, когда психическое состояние Сары ухудшается, камера перестает быть стабильной. В сценах, где она переживает особенно интенсивные эпизоды, например, когда просыпается в другом месте без воспоминаний о том, как туда попала, съемка приобретает странную текучесть — движения камеры становятся плавными, но неестественными, как будто реальность действительно начала расплываться.
Одним из самых мощных приемов, используемых в Horse Girl, является постепенное размывание границы между тем, что Сара воспринимает как реальность, и тем, что может быть следствием ее расстройства. Фильм не использует привычные маркеры, которые могли бы четко сказать зрителю: «Вот здесь начинается бред, а вот здесь реальность». Вместо этого режиссер Джефф Бэйна вводит зрителя в состояние неуверенности, используя монтаж, цветовую палитру и операторскую работу как инструменты иммерсивного повествования.
В начале фильма мир Сары представлен в естественных, приглушенных тонах, в которых доминируют мягкие пастельные оттенки. Камера фиксирует её жизнь в статичных, ровных кадрах, подчеркивая однообразие и монотонность ее существования. Но по мере нарастания её паранойи изображение начинает меняться: цвета становятся более насыщенными, сцены — резкими, а переходы между ними теряют привычную логичность. Повествование становится нелинейным, а флэшбеки и «вторжения» воспоминаний в настоящее смешиваются так, что зритель теряет способность различать, что из этого было на самом деле.
Операторская работа тоже играет важную роль: в моменты, когда психическое состояние Сары ухудшается, камера перестает быть стабильной. В сценах, где она переживает особенно интенсивные эпизоды, например, когда просыпается в другом месте без воспоминаний о том, как туда попала, съемка приобретает странную текучесть — движения камеры становятся плавными, но неестественными, как будто реальность действительно начала расплываться.
Кульминация фильма — момент, когда Сара, обнаженная, уходит в лес и оказывается в странном, потустороннем пространстве, — становится точкой окончательного разрушения границ между реальным и воображаемым. В этой сцене зритель больше не может полагаться ни на какие ориентиры. Нам показывают Сару в окружении некоего сияния, почти космической пустоты, и фильм оставляет открытым вопрос: действительно ли она была «похищена» или это последняя стадия её психоза? Мы не получаем ни одного объективного ответа, и это именно тот «дерзкий прыжок», который делает Horse Girl столь необычным.
Элисон Бри не просто исполнила главную роль в Horse Girl — она вложила в неё часть своего собственного опыта. Соавторство сценария и глубоко личное отношение к теме делают её игру почти документальной. В ее семье были случаи психических заболеваний, и этот фильм стал способом осмыслить страх перед унаследованными проблемами, перед потерей контроля над собственной реальностью. Именно это делает её исполнение особенно болезненным и настоящим.
То, как Бри играет Сару, — это почти хрупкий баланс между нормальностью и нарастающим хаосом. В начале фильма её героиня — немного странная, но вполне обычная девушка. Она говорит тихо, неуверенно, часто смотрит вниз, её движения скованы, а улыбки робкие. Однако чем глубже мы погружаемся в её сознание, тем больше меняется её пластика: Сара становится резкой, её голос приобретает нервные интонации, а взгляд — некую лихорадочную одержимость.
Особенно впечатляет сцена её «пробуждения» — момент, когда Сара вдруг осознаёт свою якобы «истинную природу» и приходит в восторг от собственной теории. Это пугающий контраст: из замкнутой и тихой девушки она превращается в человека, одержимого идеей своего особого предназначения. Камера фиксирует её лицо крупным планом, позволяя разглядеть, как эйфория смешивается со страхом, как неконтролируемая уверенность в своих догадках перекрывает остатки рационального мышления. Бри играет это с поразительной точностью, не впадая в карикатуру, но передавая весь ужас утраты контроля над собой.
Это важное отличие Horse Girl от других фильмов о психических расстройствах. Например, в “Черном Лебеде” Даррен Аронофски использует гиперболизированные визуальные образы, превращая борьбу героини Натали Портман в почти готический кошмар. В “Играх разума” Джона Нэша в итоге окружает поддержка, и фильм, несмотря на сложность темы, всё же строится вокруг триумфа разума над болезнью. В Horse Girl всё иначе: здесь нет очевидных маркеров, разделяющих бред и реальность, нет надежды на победу над самим собой. Сара остаётся один на один со своим восприятием мира, и именно это делает её историю такой пугающей.
Horse Girl стал жертвой собственных амбиций. Это один из тех редких фильмов, которые бросают вызов восприятию зрителя, отказываясь давать чёткие объяснения и удобные выводы. Однако именно из-за этого он был встречен неоднозначно.
Во многом он повторяет судьбу других недооценённых картин, таких как “Враг” Дени Вильнёва или “Нью-Йорк, Нью-Йорк” Чарли Кауфмана. Все эти фильмы исследуют зыбкость реальности и внутренний мир человека, который теряет связь с окружающим. Они требуют не просто просмотра, а готовности анализировать и воспринимать неоднозначность как часть истории. Но широкая аудитория редко бывает готова к таким экспериментам.
Другая проблема в том, что кино про психические расстройства чаще всего следует двум проверенным схемам: либо оно романтизируется (“Джокер”, “Прерванная жизнь”), превращая болезнь в нечто почти героическое, либо оформляется в жанре хоррора (“Остров проклятых”, “Машинист”), используя безумие как пугающий сюжетный элемент. Horse Girl не делает ни того, ни другого. Он не превращает Сару в мученицу или жертву общества, но и не использует ее болезнь как средство нагнетания ужаса. Вместо этого он просто показывает, каково это — терять контроль над собой, без пафоса и дешёвой драматизации.
Однако такая честность редко оказывается востребованной. Netflix, продвигая фильм, представил его как триллер, что сыграло злую шутку: зрители, ожидавшие линейного сюжета и развязки, оказались разочарованы. Они поставили низкие оценки не потому, что фильм плох, а потому, что он не соответствовал их ожиданиям. В этом есть ирония: картина, в которой главный герой страдает от невозможности объяснить свою реальность окружающим, сама оказалась не понята массовым зрителем.
Но такие фильмы часто живут дольше, чем кажется на первый взгляд. Со временем Horse Girl может занять свое место среди культовых фильмов, чья ценность раскрывается лишь спустя годы, когда зрители готовы принять его таким, какой он есть: честным, болезненным и необычным портретом сознания, которое перестаёт подчиняться привычной логике.
Элисон Бри не просто исполнила главную роль в Horse Girl — она вложила в неё часть своего собственного опыта. Соавторство сценария и глубоко личное отношение к теме делают её игру почти документальной. В ее семье были случаи психических заболеваний, и этот фильм стал способом осмыслить страх перед унаследованными проблемами, перед потерей контроля над собственной реальностью. Именно это делает её исполнение особенно болезненным и настоящим.
То, как Бри играет Сару, — это почти хрупкий баланс между нормальностью и нарастающим хаосом. В начале фильма её героиня — немного странная, но вполне обычная девушка. Она говорит тихо, неуверенно, часто смотрит вниз, её движения скованы, а улыбки робкие. Однако чем глубже мы погружаемся в её сознание, тем больше меняется её пластика: Сара становится резкой, её голос приобретает нервные интонации, а взгляд — некую лихорадочную одержимость.
Особенно впечатляет сцена её «пробуждения» — момент, когда Сара вдруг осознаёт свою якобы «истинную природу» и приходит в восторг от собственной теории. Это пугающий контраст: из замкнутой и тихой девушки она превращается в человека, одержимого идеей своего особого предназначения. Камера фиксирует её лицо крупным планом, позволяя разглядеть, как эйфория смешивается со страхом, как неконтролируемая уверенность в своих догадках перекрывает остатки рационального мышления. Бри играет это с поразительной точностью, не впадая в карикатуру, но передавая весь ужас утраты контроля над собой.
Это важное отличие Horse Girl от других фильмов о психических расстройствах. Например, в “Черном Лебеде” Даррен Аронофски использует гиперболизированные визуальные образы, превращая борьбу героини Натали Портман в почти готический кошмар. В “Играх разума” Джона Нэша в итоге окружает поддержка, и фильм, несмотря на сложность темы, всё же строится вокруг триумфа разума над болезнью. В Horse Girl всё иначе: здесь нет очевидных маркеров, разделяющих бред и реальность, нет надежды на победу над самим собой. Сара остаётся один на один со своим восприятием мира, и именно это делает её историю такой пугающей.
Horse Girl стал жертвой собственных амбиций. Это один из тех редких фильмов, которые бросают вызов восприятию зрителя, отказываясь давать чёткие объяснения и удобные выводы. Однако именно из-за этого он был встречен неоднозначно.
Во многом он повторяет судьбу других недооценённых картин, таких как “Враг” Дени Вильнёва или “Нью-Йорк, Нью-Йорк” Чарли Кауфмана. Все эти фильмы исследуют зыбкость реальности и внутренний мир человека, который теряет связь с окружающим. Они требуют не просто просмотра, а готовности анализировать и воспринимать неоднозначность как часть истории. Но широкая аудитория редко бывает готова к таким экспериментам.
Другая проблема в том, что кино про психические расстройства чаще всего следует двум проверенным схемам: либо оно романтизируется (“Джокер”, “Прерванная жизнь”), превращая болезнь в нечто почти героическое, либо оформляется в жанре хоррора (“Остров проклятых”, “Машинист”), используя безумие как пугающий сюжетный элемент. Horse Girl не делает ни того, ни другого. Он не превращает Сару в мученицу или жертву общества, но и не использует ее болезнь как средство нагнетания ужаса. Вместо этого он просто показывает, каково это — терять контроль над собой, без пафоса и дешёвой драматизации.
Однако такая честность редко оказывается востребованной. Netflix, продвигая фильм, представил его как триллер, что сыграло злую шутку: зрители, ожидавшие линейного сюжета и развязки, оказались разочарованы. Они поставили низкие оценки не потому, что фильм плох, а потому, что он не соответствовал их ожиданиям. В этом есть ирония: картина, в которой главный герой страдает от невозможности объяснить свою реальность окружающим, сама оказалась не понята массовым зрителем.
Но такие фильмы часто живут дольше, чем кажется на первый взгляд. Со временем Horse Girl может занять свое место среди культовых фильмов, чья ценность раскрывается лишь спустя годы, когда зрители готовы принять его таким, какой он есть: честным, болезненным и необычным портретом сознания, которое перестаёт подчиняться привычной логике.
